Хлопнув дверью кабинета, в котором меня пытались так примитивно допросить врачи-психиатры, я, раздосадованная, шла в свою жуткую палату. Впрочем, в коридоре мое раздражение быстро сменилось опасением: вот сейчас догонят дюжие ребята-санитары с кулаками-кувалдами и объяснят по-своему, что с врачами этого учреждения нужно разговаривать вежливее.
Перевод в другую палату
Однако страхи были напрасны. Более того, вскоре медсестра сообщила, что меня переводят в другую палату — для выздоравливающих. Выходит, бурная встреча с коллегами психиатрами все-таки привела к положительным результатам.
С первого взгляда было заметно, что в новой палате все по-другому. Очень спокойная, домашняя обстановка. Молодая благообразная женщина вязала, старушка интеллигентного вида читала запоем толстую книгу. Молодая девушка что-то слушала через наушники и была полностью отключена от окружающей обстановки.
«Что ж, — решила я, — здесь жить можно».
Первое приятное впечатление меня не обмануло — в палате собрались действительно очень уживчивые и хорошие люди. Вскоре они на многое раскрыли мне глаза.
Больница жила по четким законам. Мои ужасные дни в палате «номер один» неврологического диспансера — это не следствие чьего-то злого умысла. Просто в больнице из-за бедности и тесноты нет свободной палаты, куда бы можно было положить человека, впервые попавшего сюда с еще не поставленным диагнозом. Приходится таких людей направлять в печально знаменитую «первую», где годами лежат агрессивные дебилы. Да, порою для слабонервных это превращается в тяжелое испытание, но что поделаешь — другого выхода нет. Свободных палат в этом доме не предвидится.
Первые дни в дурдоме
Не мне одной тяжело дались первые дни в дурдоме. Однажды я встретила в коридоре очень приятную женщину, которая отчаянно рыдала. Оказалось, она, как и я, поступила в палату «номер один», где ее чуть не пришибли старожилы.
Я без долгих слов предложила ей перебраться в палату, для выздоравливающих и разделить со мной кровать, пока ей не поставят диагноз и не определят куда-нибудь в более спокойное место.
Женщина была счастлива. Она не знала, как меня благодарить и вскоре рассказала всю свою историю: в состоянии аффекта она гонялась с топором за мужем и чуть не убила его. Конечно, когда муж вызвал «скорую помощь», ее тут же отправили в «психушку» — подальше от греха. Никто не поинтересовался, почему произошла эта сцена, а сама женщина и не собиралась раскрывать свою страшную тайну. А тайна заключалась в том, что эта почтенная, еще полная сил и женской привлекательности дама, прожившая счастливо с мужем почти четверть века, безоглядно верившая ему, неожиданно застала его с соседкой. Столько лет творимая идиллия замужества разрушилась в один миг.
Я постепенно улавливала скрытые, но четко соблюдаемые законы дурдома. Случайных людей, как я или эта женщина, было совсем немного. Палаты занимали в основном старожилы, и у каждого из них был свой интерес. Зимой сюда устраивались алкоголики — провести в тепле и кормежке смутное время. Чувствовали себя они довольно вольготно — уходили на выходные и праздники домой, всячески поддерживали начальство, когда оно не затрагивало их личных интересов.
Были здесь и больные, платившие большие деньги, чтобы попасть сюда и провести не менее четырех месяцев. В этом был свой корыстный интерес — они получали справку об инвалидности, что открывало перед наиболее деятельными широкие возможности. Например, с такой справкой они могли заниматься индивидуальной трудовой деятельностью. Как инвалидам, им были положены некоторые льготы. Наверное, человеку, живущему в стране с нормальными законами, никогда не понять, зачем становиться сумасшедшими, чтобы заняться мелким предпринимательством? Но у нас это имеет глубокий практический смысл, а раз так — значит, медперсонал может на этом заработать.
Одна из моих соседок доказывала, что настоящее безумие попасть в больницу и не взять психушечную инвалидность. Она убеждала меня, как прекрасно и свободно можно жить у нас с такой справкой, сколько дорог открывается перед человеком!
Были в неврологическом диспансере «пациенты», укрывшиеся от суда. Еще одна моя соседка попала сюда по большому блату после драки. Ей грозил суд, и она «вылеживала» справку, которая спасала ее от принудительных работ.
Словом, после всего, что я узнала, психушка перестала казаться мне жестоким учреждением. За ее фасадом скрывалось нечто вроде монастыря на социалистический лад, где могли найти спасение заблудшие в общественном раю овечки. Мне сообщили, что надежды на скорый выход у меня нет. По каким-то правилам тот, кто впервые попал сюда, должен пролежать не менее двух месяцев. А тогда воля врачей — выпустить или еще полечить.
Поначалу это меня напугало — что я буду здесь делать два месяца? Но на второй неделе я начала привыкать к больничной обстановке и даже научилась получать некоторое удовольствие от пребывания неврологическом диспансере. Я не стояла в утомительных очередях, не таскала тяжелые сумки с продуктами, мне не нужно было готовить, стирать. Я вдруг поняла, как я устала и как мне нужно отдохнуть по-настоящему. Итак, Евгения, пусть твой санаторий и не совсем обычен, но ты же не стремишься к стандартам, ты бежишь от банальности? так что наслаждайся. Случай во всех отношениях уникальный.
И я действительно начала отдыхать, отходить от того бешеного ритма работы, в котором жила последние недели, от стрессов, перегрузок. У меня появился прекрасный сон, которому не мешали даже ночные крики, несущиеся из палат. Только выход в туалет, где ежесекундно можно было подвергнуться нападению и получить подзатыльник, и где круглые сутки стоял дым столбом, и где возбужденные взгляды сверлили насквозь, напоминали мне, что здесь далеко не санаторий.