Мой отец был человеком замечательным. Я его очень любила. По натуре он был максималистом, человеком активного темперамента. Может быть, именно эти качества привели его в партию большевиков. Она привлекала семнадцатилетнего мальчишку грандиозностью обещаний, великими перспективами. Не исключаю, что будь у него другое воспитание, нормальная семья, его судьба сложилась бы по-другому, но он был круглым сиротой. Партия стала его семьей, смыслом его жизни. Он был ей предан до мозга костей. Закончив юридический факультет, он стал мечом, карающей десницей партии. Работал в органах. Был судьей.
Рюмочка по случаю выборов.
Это было до войны. Но после нее, когда в нашем городке вывешивали плакаты «Все на выборы народных судей», отец напивался до полной отключки и ругал выборы, Советскую власть, партию. Помолчит, как бы набирая энергию, и произносит ругательства в новом порядке.
Поэтому, когда намечались выборы, мама старалась отправить нас к соседям или к знакомым. Только позже я поняла, какие чувства владели отцом в день, когда в городке играла музыка, а соседи несли из избирательных участков дефицитную колбасу, невиданные обычно конфеты, пирожные.
Все началось, когда наша семья вернулась из Германии в Киев. Квартира была занята, и мы поселились у бабушки, в одной комнатке — 9 человек. В первый же день отец отправился в какое-то учреждение, вернулся — молчаливый, хмурый. Я слышала, как он долго перешептывался с мамой и бабушкой. Женщины плакали. Единственное, что я могла понять, — случилось что-то плохое.
Спустя много лет я узнала: отца обвинили в предательстве, исключили из партии, лишили прописки в Киеве. Он был виноват в том, что остался жив в плену. Редкое счастье, что его не посадили, а нас не сослали. Только помощь друга, военного прокурора — соученика по юрфаку, избавила отца и нас от более серьезного наказания.
По совету этого друга мы, заметая следы, переехали в маленький прикарпатский городок. Отец устроился поваром. Жизнь потихоньку наладилась. Я на многих примерах убеждалась: мой отец — добрейший человек, широкий и смелый, всегда готовый помочь людям. Как это не вязалось с его страшной профессией.
В начале шестидесятых годов пришла бумага о восстановлении его в партии и возвращении всех прав. Я никогда не видела моего добрейшего отца в таком бешенстве. Он с наслаждением порвал документы на мельчайшие кусочки и выбросил в туалет. О партии коммунистов он и слышать не хотел.
Об эволюции взглядов партии большевиков
Мое развитие и взросление происходило под действием нескольких противоречивых сил. Школа воспитывала из меня верного ленинца. Я была бессменным секретарем комсомольской организации, всегда — в гуще школьных событий, я любила сборы, загородные поездки, получала наслаждение оттого, что удавалось собрать людей на какое-нибудь дело, организовать поход, помирить непримиримых врагов в нашем классе. И поначалу не видела никакого противоречия между этой жизнью и тем, что рассказывал мне в минуты откровенности отец.
А отец под плач прессы о Сталине по поводу его безвременной кончины раскрыл мне истинную подоплеку кровавых событий, темные пятна истории, рассказал, что он выстрадал собственной судьбой. Это заставило меня по-иному взглянуть на школьное воспитание, на плакатные призывы, со всех углов кричавшие аршинными буквами. Я начала критически относиться ко всему происходящему, полностью отошла от общественной работы (которая у нас служит надежным подспорьем в продвижении по службе).
Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы я не поняла вовремя, что только медицина позволит мне быть постоянно с людьми и сохранит при этом независимость от идеологии.
Слава Богу, что я не избрала психиатрию! Вот стоит сейчас передо мной женщина, мать нескольких детей, врач психиатр. В ее глазах яростная ненависть ко мне. Она не чувствует ни угрызений совести, ни абсурдности совершаемых деяний. Ей кажется, что, требуя характеристику, она выполняет святое дело, чуть ли не следует клятве Гиппократа. Ну что ей объяснишь?