Утром я проснулась новым человеком. Человек в сумасшедшем доме, живя среди психов готов принять все его кошмары, со всем смириться, ни против чего не протестовать, лишь бы быстрее вырваться на волю. Однако вскоре я убедилась что, живя среди психов, одного терпения, даже если оно безгранично, недостаточно. Нужна еще и изрядная доля дипломатии.
Неприятные неожиданности поджидали новенького в сумасшедшем доме буквально на каждом шагу. Это было время, когда в аптеках нашей страны еще имелись кое-какие лекарства, и нас, «психов», конечно, пичкали ими в изрядном количестве. Единственное благо, что медперсонал не проявлял особого внимания, и можно было собрать лекарства и тихонечко выбросить в туалет.
Я около тридцати лет проработала в медицине, и, казалось в этой жизни, меня уже ничто поразить не может. Увы, я ошибалась. В дурдоме в одну палату помещали людей с различными врожденными формами идиотизма и тех, кто впервые, с еще не установленным диагнозом прибывает в лечебницу. А ведь среди новичков много людей с нервными срывами, людей, переживших стресс. Для таких больных пребывание в подобной палате сумасшедшего дома может кончиться плачевно. Я не ношу розовые очки, не слушаю с умилением россказни о достижениях нашей медицины в области психологии, но неужели все гораздо хуже того, что можно предположить? Ведь этот кошмар страшнее, чем жизнь в средневековье!
Живя в дурдоме, рядом с психическими больными, часто очень агрессивно настроенными, находиться было опасно. Драки здесь были обычным делом, два человека в палате лежали в гипсе. Я с сочувствием посматривала на них. От подобного исхода в дурдоме никто не застрахован. Я в этом убедились уже на второй день, когда по пути в туалет получила оглушительный подзатыльник от молодой дебилки, почему-то воспылавшей ко мне дикой неприязнью.
С этой минуты я ходила по коридору сумасшедшего дома как по минному полю — оглядываясь, прислушиваясь и шарахаясь и сторону при первой попытке встречного приблизиться ко мне.
Самым кошмарным местом в психбольнице оказался туалет. Никаких перегородок между кабинами, да и самих кабин как таковых здесь не было. Только в клубах махорочного дыма можно было кое-как спрятаться. Но и они не спасали от простреливающих взглядов, стоило только приподнять юбку. Это была пытка.
Здравствуйте, дорогие коллеги медики!
Однако в сумасшедшем доме не сумасшедшие, при всей непредсказуемости их поведения, несли с собой главную опасность. Гораздо страшнее были врачи дурдома. К сожалению, я поняла это слишком поздно.
Вообще-то доктора не часто беспокоили нас посещением. Наша буйная палата была предоставлена самой себе. И никто от этого кошмара особенно не страдал. Не чувствовала необходимости встречаться с врачами и я. Но, встретив как-то в коридоре коллегу в белом халате, не то от тоски по человеческому общению, не то в надежде доказать свою нормальность, я бросилась к нему чуть ли не с распростертыми объятиями.
Было ему под пятьдесят. Мой ровесник. Только из тех, кто еще в детстве, по-видимому, обожрался бетона, и так и ходит с уныло-землистым лицом, на все смотрит с подозрением, в глазах тревога. Настороженный взгляд, который он бросил на меня, должен был бы остановить меня от дальнейшего — в этих условиях любое естественное движение могло быть истолковано совершенно неожиданным образом.
Кошмар! Белый халат ослепил меня. Я увидела врача, который решит мои проблемы, и поэтому я начала быстро-быстро говорить ему, что хотела бы использовать время, пока я здесь нахожусь, чтобы решить давно волнующие меня противоречия между Павловым и Фрейдом, и не может ли он меня принять для профессионального разговора или помочь встретиться со специалистами психбольницы.
В этот момент я почувствовала, что меня сильно тянет за локоть санитарка, и последние слова мне пришлось выпаливать в спину удаляющемуся белому халату.
Дура! Несусветная дура! — говорила я себе, вернувшись в палату. Представляешь, что он подумала о тебе? Эта откровенность может дорого обойтись. А ведь ты пообещала себе, что с эмоциональными выходками покончено, что теперь только разум — твой проводник. Нашла в сумасшедшем доме коллег-единомышленников для философских диспутов!
Я потешалась над собой, как могла. И в этот момент произошло неожиданное событие, в палату дурдома вошел высокий красавец в белом халате врача. На вид ему было около тридцати, но держался он уверенно, как человек опытный и бывалый.
Здесь есть Евгения Александровна? — спросил он. Однако не успела я ответить, как он уже шел ко мне, сдержанно улыбаясь. Это вы? Мне Владимир Ильич сказал о вашей просьбе. Если вы свободны, зайдите ко мне.
Ну, в моем положении спешить особенно некуда, да и сопротивляться опасно, так что я к вашим услугам, — позволила я себе несколько расслабиться, чувствуя, что в моей судьбе появляется некий луч солнца.
Врач завел меня в кабинет, где уже находился Владимир Ильич, и вежливо усадил на стул.
У вашего коллеги такое замечательное имя-отчество. Невольно хочется узнать: «А как вас зовут?» — не удержалась я от вопроса.
Ну, у меня тоже хорошее сочетание, засмеялся он. Меня величают Феликсом Эдмундовичем. Такие совпадения в жизни случаются раз в сто лет. Но, как видите, встречаются.
Итак, вы, Евгения Александровна, открыли в себе уникальные способности влиять на людей? — это в разговор, вмещался Владимир Ильич, который говорил странным тихим голосом, будто ворочал языком гальку. Расскажите об этом поподробнее.
Однако не успела я удовлетворить его интерес, как в кабинет протиснулся еще один человек в белом халате. Он молча сел на стул, показывая всем своим видом, что он здесь хозяин. Позже я узнала, что это — главврач психбольницы. Но сейчас передо мной был просто дурно воспитанный человек из породы начальников — породы, которую я особенно не любила. Меня начал раскручивать какой-то бес. Мне ужасно хотелось вывести из себя эту сонную, начальственную компанию.
Можете не представляться, — обратилась я к нему. Вы наверняка Леонид Ильич!
Нет, я — он как-то перепугано обратился к коллегам.
Ааа-а, извините, тогда вы, безусловно, Михаил Сергеевич!
Странно вы шутите! Над святым потешаетесь! — начал ворочать во рту гальку Владимир Ильич. Вы не верите нам.
Не верю! — отрезала я и вышла из кабинета. Продолжать эту кошмарную, бесполезную беседу у меня не было сил.