Анатолий Михайлович, оставшись без жены, вынул сигарету, постучал о портсигар. Не выношу сигаретного дыма, но я и бровью не повела, понимая, что он волнуется, не знает, с чего начать, и сейчас все равно положит ее обратно. Он действительно повертел сигарету в руках и сунул в портсигар с выгравированной дарственной надписью. И вдруг — с места в карьер: Евгения Александровна, если вы меня не спасете, покончу с собой. Больше так жить не могу!
Не волнуйтесь — я вам помогу. Расскажите, что с вами случилось, — сказала я очень спокойно, кстати, уже ни сколько не сомневаясь, что это — мой пациент, и я смогу ему помочь.
Да, так вот получилось, начал он. Я работал в своем служебном кабинете и собрался пойти по нужде. Ну, простите, в, туалет. В этот день у меня что-то было нехорошо с желудком. Я как раз встал с кресла, но в этот момент, черт подери, зазвонил красный телефон-вертушка. «Из ЦК» понял я. Надо было, конечно, пойти в туалет, но я поднял трубку. А с того конца понеслась такая мать пере-мать, что я… что мой живот… не выдержал.
Оно бы ничего. С кем из серьезных руководителей не бывало такое! Ванна рядом с кабинетом. Помылся, подушился и снова можно работать. Но на этом дело не кончилось. На следующий день я сижу, как обычно, в кабинете. И в этот момент снова вертушка зазвонила. «Снова из ЦК», — пронеслось в голове, и я чувствую, что ничего поделать не могу. У меня штаны против воли наполняются.
Дальше — больше. Вскоре мой живот начал и на обычные звонки так же реагировать. Пока я в кабинете, еще можно было что-то делать и как-то бороться. В конце концов, прямой ход в ванную из кабинета не зря придуман. Но на одном из партийных собраний на большом заводе какой-то работяга, распоясавшись от перестройки, крикнул на меня с трибуны.
И в этот момент со мной произошла беда прямо в президиуме. Я быстро вышел. Заводское начальство бросилось за мной. Начали успокаивать — решили, что обиделся. А я с тех пор на каждом собрании сижу бледный от страха.
Людей начал сторониться, трубку не поднимаю. К трибуне не могу выйти. Доктор, вот ей-богу говорю, хоть и в бога не верую, если не поможете, то я больше не жилец на земле.
Передо мной сейчас сидел не всесильный вождь областного масштаба, а слабый беспомощный ребенок, закрутившийся в круговороте жизни.
Здесь в оригинальном тексте книги Александра Рожен, была вставка о том, как лечатся детские страхи… Очень интересно и познавательно, советую прочитать.
Детство Анатолия Михайловича тоже оказалось не из легких. В нем не было ни одной конкретной психической травмы — его напугала и сломала жизнь в целом. Как я поняла, он еще в детстве решил вырваться из той страшной жизни в селе, на которую обрекла его судьба. Он пошел на многие жертвы — среди них было супружество, не приносившее ему радости, но обеспечившее карьеру. А еще был постоянный страх, что он выпадет из обоймы.
Я начала лечение. Это было совсем несложно. Через несколько сеансов он сообщил мне как победитель, что сегодня разговаривал с ЦК, кричал на кого-то, на него кричали и хоть бы что. Он был счастлив как никогда. А я впервые в жизни не ощутила никакой радости от успешного лечения пациента. Меня долго мучил, и сейчас мучает, вопрос: пошла ли моя помощь во благо?